На иллюстрации: Грабарь Игорь «Портрет композитора Сергея Прокофьева за работой над оперой «Война и мир» 1941 Холст, масло 102х80 Государственная Третьяковская галерея

23 апреля 2016 года исполняется 125 лет со дня рождения Сергея Прокофьева. Президент России В.В. Путин объявил 2016 год «Годом Прокофьева» - по всей стране пройдут концерты и мероприятия, посвященные памяти великого композитора. Но не все, наверное, знают, что совсем рядом с нами есть «прокофьевские места», что Сергей Сергеевич очень любил Кавказ и неоднократно бывал в наших краях…

Так, если пройти всего несколько шагов от железнодорожного вокзала в г. Ессентуки, мы увидим старинный дом с причудливыми башенками и флюгером, напоминающий замок из сказки. Это дом Кирша на улице Вокзальной. Не эта ли удивительная архитектура вдохновила Прокофьева, жившего здесь, на создание чудесных тем для балета «Золушка»? Может быть именно в этом здании, всем своим видом напоминающем о временах придворных балов и менуэтов, композитор задумал написать свою «Классическую» симфонию «так, как написал бы симфонию Йозеф Гайдн, живи он в наше время»?

О дате первого приезда на Кавказ мы узнаем из письма 1909 года композитору Н.Я. Мясковскому: «31 июля, завтра, уезжаю дней на десять в Ессентуки, где моя маменька лечит ревматизм»… С курортом и соседними городами Прокофьев был связан на протяжении почти всей жизни. Восемь раз, с 1909 по 1941 годы, приезжал сюда и вспоминал о проведенных месяцах как «о самом урожайном периоде».

«Отправляясь на Кавказ, я заранее решил бездельничать, не взял с собою ни нот, ни книг, ни даже шахмат… Ездим иногда верхом или ночью играем в крокет при луне» - писал юноша. Однако, так продолжалось недолго, снова его увлекла атмосфера музыки и творчества.

«Ессентуки мне очень понравились, - сообщает он, приехав впервые, - я сделал оттуда ряд набегов на соседей, на Железноводск, Ксиловодск, Бештау, Пятигорск и т.д. и по прошествии десяти дней, вместо того, чтобы быть дома, очутился в Кисловодске. Как оказалось, в Кисловодске собрался весь музыкальный мир. Глазунов, Сафонов, Есипова, Калантарова, Збруева»…

В 1912 году Прокофьев снова приехал в Ессентуки. Здесь он много работает, пишет об этом приятелю В.М. Моралеву: «Кроме занятий моим концертом, буду приводить в окончательный порядок оперу «Маддалену», писать партитуру и клавир, а это довольно колоссальная работа – страниц 300 – 400 нотного письма. Буду также заканчивать мой Гавот, Скерцо, Сонатину №3».

«В Ессентуках. – пишет Прокофьев Мясковскому, - … пишу не особенно торопливо, четыре прозрачных странички в день, но зато с истинным наслаждением: не партитура, а прелесть, конфетка шоколадная, да еще с дорогим ликером внутри».

Летом 1917 года по дорожкам ессентукского парка снова бродит задумчивый высокий молодой человек, то несет в графине воду №17 для заболевшей матери, то наполняет для нее стаканы у бюветов источников. В этом году мать Сергея Сергеевича приехала сюда на лечение и попросила приехать сына, опасаясь оставить его одного в охваченном революционными событиями Петрограде.

В том году композитор весь уходит от действительности в царство звуков, не замечая революционных событий, живет в мире философии, музыки, прошлого. В это время он начинает создавать кантату «Семеро их» - крупное произведение для оркестра, хора и тенора соло.

Здесь же застала его и начавшаяся гражданская война. Но композитор, казалось, не замечает ничего вокруг: «Ессентуки – благодатный край, куда не докатываются волнения и голодовки, где жаркое солнце и яркие звезды, где спокойно можно инструментовать симфонии, читать Фишера и смотреть в телескоп… - писал он, - пребывал в Ессентуках в обществе Канта и красавца Бештау, который раскинулся прямо перед моим окном». Летом 1917 композитор участвует в кисловодских концертах, исполняя собственные произведения. Сейчас кажется странным, что в те годы новаторские композиции Прокофьева, случалось, были «непонятны» даже профессионалам, и они шутили, что меломаны ходят на его концерты, чтобы спорить: музыка это или не музыка.

Еще в 1916 году зарождались первые темы его «Классической симфонии». Здесь, на Кавказе, она вырастает в цельное и глубоко своеобразное произведение – первое, законченное Прокофьевым после октябрьской революции. После премьеры симфонии Ф.И. Шаляпин оставил в альбоме композитора запись: «Самая широкая тропа на солнечной стороне и к солнцу».

В следующие приезды, в 1937, 1938 и 1939 годы, композитор-пианист появлялся в городах Кавказских минеральных вод уже признанным мастером бесспорно замечательной музыки, автором многих известных произведений.

В начале Великой Отечественной войны руководством страны были приняты срочные меры для эвакуации из Москвы театров, музеев, творческих союзов. Группа работников культуры, в которую входил и Сергей Сергеевич, в начале августа 1941 года была эвакуирована в город Нальчик. Покидая Москву, Прокофьев увозил с собой эскизы Седьмой и Восьмой сонат, два акта «Золушки», партитуру «Дуэньи», почти готовое либретто «Войны и мира».

Месяцы жизни в Нальчике были заполнены непрерывным трудом. В этом тихом городе многое благоприятствовало успешному творчеству. Гостиница «Нальчик», где жили Прокофьевы, и дачный поселок Долинское стали временным пристанищем многих прославленных актеров, музыкантов, художников. Сергей Сергеевич дружески общался с В. И. Немировичем-Данченко, с О. Л. Книппер-Чеховой — вдовой великого писателя, с И. Э. Грабарем. Немирович-Данченко дал некоторые ценные советы по драматургии «Войны и мира» и живо заинтересовался «Дуэньей». Грабарь, живший в смежном номере отеля, взялся писать портрет композитора и несколько дней упорно присматривался к нему в часы его работы. Художника пора¬зила целеустремленность великого музыканта, казалось, не замечавшего ничего, кроме рождавшихся в его сознании звуковых образов: «Перед ним на пюпитре рояля стояла тетрадь нотной бумаги. В руке он держал карандаш и долго всматривался в даль, словно прислушиваясь к каким-то ему одному слышимым звукам».

В то беспокойное лето Прокофьев сочинял симфоническую сюиту «1941 год» и первые картины «Войны и мира». В столице Кабардино-Балкарии, Прокофьев находил время и для кон¬цертных выступлений — в городском театре или в военных госпиталях. Вместе с композитором не¬редко выступали мастера МХАТа и Малого театра: Качалов, Тарасова,. Москвин, Книппер-Чехова, Климов, Рыжова, Массалитинова.

Прокофьев с интересом наблюдал природу предгорья Эльбруса, любовался снежной панорамой Безенгийской стены, слушал выступления на¬родных музыкантов. Его заинтересовал малоисследованный музыкальный фольклор горских народов. С удовлетворением вспоминал он, что много лет назад в этих местах путешествовал С. И. Танеев, изучавший фольклор кабардинцев и горских татар и посвятивший ему специальное исследование.

Памятной для композитора была встреча с Хату Сагидовичем Темирхановым, возглавлявшим республиканское Управление по делам искусств. Он обратил внимание московских композиторов на собранные в Нальчике фольклорные записи: «У нас прекрасный музыкальный матери¬ал, почти никем не использованный, — говорил Темирханов.— Если вы во время пребывания в Нальчике поработаете над этим материалом, вы тем положите начало кабардинской музыке».

В это время Прокофьев сочинил свой Кабардинский квартет ор. 92 и несколько массовых песен. Две песни посвящались героям-кабардинцам, отличившимся на фронте — пехотинцу Таубекову и танкисту Хакиму Депуеву («Сын Кабарды» и «Клятва танки-ста» — на стихи Миры Мендельсон). Несколько позднее к ним были добавлены еще три песни на ее же стихи: две лирические — «Любовь воина» и «Подруга бойца» и шуточно-сатирическая «Фриц».

Если говорить о прямом воздействии музыки Северного Кавказа на творчество Прокофьева, следует особо остановиться на поразительном по свежести «Кабардинском квартете» (Струнный квартет №2). Это — наиболее значительный творческий результат его пребывания в Нальчике. Можно поражаться редкостной чуткости композитора, сумевшего за столь короткий срок проникнуть в сущность малоисследованной музыки горцев. Свою задачу он определил как «соединение нового и нетронутого восточного фольклора с самой классичной из классических форм».

Почти все темы квартета заимствованы из народных песен и инструментальных наигрышей: для первой части автор отобрал танец «Удж стариков» и песню «Сосруко», для второй части — «Удж хацаца» и популярную лезгинку «Исламей», для финала — песню-танец «Гетигежев Огурби».

Подобно Глинке или Балакиреву, также слышавших музыку Кавказа в подлинных исполнениях, Прокофьев по-своему претворял особенности фольклора, обновляя и осовременивая народную традицию средствами гармонии. В этом проявилось его собственное и вполне самобытное восприятие романтики Кавказа.

Квартет отличается исключительной тембровой оригинальностью. Партии струнных тонко имитируют звучания кавказских народных инструментов, стучащие приемы pizzicato и col legno подражают тембрам ударных. Здесь композитор выступает как новатор, обогащающий ресурсы струнного квартета. Об этом писал Б. В. Асафьев, отметивший в квартете Прокофьева блеск квартетной инструментовки, силу и свежесть экспрессии и новизну ритмического развития.

Поздней осенью 1941 года обстановка на фронтах резко ухудшилась. Враг подступал к воротам Кавказа. Группа эвакуированных артистов и музыкантов вынуждена была перебазироваться на юг, в столицу Грузии.

Древний Тбилиси восхитил Сергея Сергеевича своим южным очарованием. С интересом осматривал он новую набережную Куры и Ботанический сад на холме, вблизи старого кладбища.

Несмотря на трудности военного времени, музыкальная жизнь столицы Грузии не замерла – в концертах выступали К. Н. Игумнов, В. И. Качалов, А. В. Гаук, С. Е. Фейнберг, А. Л. Доливо. Прокофьев часто посещал филармонию, грузинские театры, с успехом дирижировал своим авторским симфониче¬ским концертом, выступал в Тбилиси, Баку и Ереване (где его тепло принимал старый друг К. С. Сараджев). Это были последние открытые выступления Прокофьева-пианиста: в последующие годы болезнь навсегда прервала его концертную деятельность.

Условия жизни в Тбилиси были нелегкими: «Надо сознаться, живем туговато — так здесь все дорого,— писал в Москву Н. Мясковский.— Кроме того, стоит небывало холодная зима... Но все же, хотя и трудно, но живем, а многие и работают».

В Тбилиси рождалась страницы оперы «Война и мир», а также и музыка к фильму «Лермонтов», который, к сожалению, не вышел на экраны.

В конце июня 1942 года Сергей Сергеевич с женой, покинув Тбилиси, отправились в столицу Казахстана — Алма-Ату. Путешествие в Алма-Ату через Баку, Каспийское море, Красноводск и Туркменские степи было длительным и нелегким, но и в пути Сергей Сергеевич не терял времени, ухитряясь даже в каюте каспийского парохода продолжать сочинять музыку.

По дороге были остановки в Баку и Ташкенте. Прокофьевы побывали в Азербайджанском театре, на спектакле оперы Ниязи «Хосров и Ширин»; по инициативе режиссера В. Раппопорта композитор исполнил для группы оперных артистов музыку «Войны и мира». Так завершался для Сергея Сергеевича первый год войны, связанный с пребыванием на Кавказе.

Незадолго до отъезда, в 1941 году, Прокофьев в последний раз побывал в Ессентуках – приезжал из Нальчика, куда был эвакуирован. В начале войны Минеральные Воды представляли собою огромный госпиталь. На одном из концертов для раненых, состоявшемся 21 октября 1941 года, вместе с Прокофьевым выступали артисты МХАТа И. Москвин и А. Тарасова, певец А. Доливо, В. Рыжова, композитор В. Нечаев, скрипач Б. Сибор. Сергей Сергеевич играл Прелюд, Гавот, «Сказки старой бабушки» и марш из оперы «Любовь к трем апельсинам». Такие концерты шли с большим успехом. А Кавказ даже в суровые дни снова вдохновлял на творчество. Прокофьев обдумывал и заканчивал оперу «Война и мир»…